Felbert's Freak Collection
Холод и темнота: последний рубеж. Захватывает дыхание. Запредельный мороз берет в плен – и выдавливает обратно. Лед кажется всевластным… И даже умирая, он рассыпает горсти блестящих крупиц, которым никогда не суждено согреться солнцем.
В голове – пустота. Может это и есть блаженный покой? С отключенным сознанием с отмершими нервами замерзать в темноте, вмерзая в в этот монолит холода. Вдруг это единственное предназначение жизни, которое все пытаются постичь? - Прекратить, наконец, бессмысленный хоровод видений, эмоций, образов и форм, растворившись в бесчувственном забытье. Холод и темнота – извечные противники жизни. А тут они объединились, взяли в кольцо. Стали непререкаемым постоянством. Как будто веками они пускали ледяную крошку в глаза; забивали легкие и замораживали сердце.
Вот, ты выдыхаешь, и выдох твердеет на губах. Склеивает рот. И ты замолкаешь. А каждый вдох – это как рождение обратно. Острый как бритва воздух, для большей боли унизанный иглами снеговых крупьев -рвет словно когтями. Суровые спутники самой чистой и самой ужасной - морозной смерти.
- А-А-А-А!!! – восторжествовала жизнь в диком крике боли, и пухлые пальцы доктора Гаспачо со сбитыми черными ногтями сцепились мертвой хваткой на саквояже.
- Отдай, отдай, – плевалась словами женщина, обезумевшая от пульсирующей боли в разжеванной руке, – ты должен дать мне таблетку!
Вспыхнула спичка, рассеяв проклятую тьму, и черные копошащиеся тени-силуэты прекратили возню; затаили дыхание от страха.
- Хватит с меня этого дерьма, - прозвучал над огоньком скрежещущий голос Ганса. – Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
В ответ раздался нервный смешок Августа Хирта. Пламя догорающей спички приблизилось к нему и осветило желтые зубы.
- Фью! – дунул связанный старик на огонь, сея в комнате вновь непроглядную темноту. – Вы здесь все подохнете.
За дверью раздался звериный рык и дрожь превратилась в кошмарный тремор. Руки ходили ходуном, зубы выбивали громкую дробь.
- Чокнутый старик! – вскипел ученый. – Это твои друзья там резвятся?
- Никого там нет, - сказал приглушенно доктор Гаспачо. – Мы здесь все исполняем роль лабораторных крыс.
- То есть? – изумился Ганс.
- Экспериментальные таблетки.
Ганс бросился на тучный силуэт врача с кулаками.
- Сукин сын! – тряс его за воротник научный сотрудник. – Ты хочешь сказать, что те чудесные пилюли, повышающие работоспособность и настроение, обладают маленьким побочным эффектом? Ублюдок, да ты десять человек превратил в животных!
- Я сам ничего не знал! – вяло пытался защищаться доктор. – Выдача препаратов проводилась через одну немецкую фармацевтическую компанию, выходящую на аргентинский рынок лекарств… они договорились с министерством и те официально дали разрешение на проведение эксперимента.
- Почему именно здесь? Почему бы ни наблюдать за испытаниями препарата в больнице, где всегда можно держать ситуацию под контролем?! – озлобленно закричал на доктора Ганс.
- Самые подходящие условия для испытания, - оправдывался Гаспачо. – Стрессовая обстановка на пределе возможностей, реальная атмосфера и, конечно, изолированность от общества. Если чего пойдет не так, будет гораздо легче скрыть…
- Я не понимаю, - раздался тихий голосок женщины, мучающейся от боли. – Малыш Рихард и остальные сошли с ума?
- Возможно, активизировался механизм запуска примитивно-инстинктивного низшего «Я», которое заместило собой контролирующий центр личности… - хитро-мудро объяснил доктор.
- Но я тоже довольно часто принимала таблетки… - дрогнула женщина.
- А старик Пабло, напротив, их никогда не пробовал, - выстраивал логическую цепочку Ганс. – Значит, дело не в таблетках.
Ученый отпустил трясущегося доктора и сел в замешательстве на кушетку, застеленную клеенкой. Ситуация виделась безвыходной. Отсутствие электричества, связи и оружия, не считая четырех пуль в барабане револьвера, приравнивали шансы на выживание к нулю. Темнота и холод становились с каждой секундой всё зловещей, и обреченность сквозила в молчании. Лишь грозный рык, слышимый за дверью, нарушал тишину отчаявшихся людей.
- Вы ошибаетесь, - решился на защиту своей теории доктор Гаспачо. – Экспериментальные препараты – это единственное рациональное объяснение происходящему. Мы можем все вместе под их действием испытывать коллективный психоз со слуховыми и зрительными галлюцинациями. Нам может только казаться, будто сюда рвутся обезумевшие люди-звери, чтобы нас съесть. А в действительности, другие сотрудники станции сейчас недоумевают, почему мы закрылись в комнате.
- Как же моя рука, - застонала диспетчер. – Вы сами обрабатывали раны, доктор, и видели…
- Хватит этого бреда! – воскликнул Ганс и решительно встал. – Если считать, что мы сошли с ума и все это нам только грезится, значит нужно найти способ, как вернуться обратно из плена иллюзии.
- Или научиться выживать в этой иллюзии, - предложил альтернативный вариант доктор.
- Правильно, – согласился ученый и чиркнул последней спичкой. – Быстро давайте бумагу, пока не погасла!
Язычок пламени угрожающе дернулся и прижался предательски к плохо обработанной воском спичке, готовый в любой момент погаснуть. Ганс замер, боясь дыханием затушить спасительный огонек. Но вот пламя встрепенулось и осмелело, пожирая дерево.
Доктор Гаспачо судорожно открыл саквояж и высыпал кучу картонных упаковок с лекарствами на пол. С превеликим удовольствием Ганс ее подпалил. Огонь медленно пожирал пачку за пачкой.
- Сожги их! Уничтожь гадость! – ненавидяще голосил врач и подкидывал в разгоравшийся костерок все новые пузырьки и капсулки.
Он разламывал ампулы и выливал с жаром психотропные препараты, которые горели разноцветным пламенем, похожим на распускающиеся цветы дивной красоты. Магия испаряющейся химии ускользала, даря людей тепло и свет.
Ганс довольно щурился, глядя на костер, и усмешка плясала на его губах:
- Эта иллюзия, куда приятнее, - разламывая табуретку, весело сказал он. – Правда, док?
Гаспачо кивнул и с чувством внутренней победы над собой бросил саквояж в пламя. Борьба за жизнь продолжалась. Сдаваться в плен иллюзии никто не собирался.
Воодушевленные и согретые живительным теплом сотрудники станции «Сан-Мартин» принялись обсуждать дальнейший план действий. Только Август Хирт испепеляюще стрелял глазами в бессильной злобе, так как сказать ему было нечего.
- В соседнем ангаре, что за ветряком, есть пара снегоходов, - говорил Ганс. – Нужно попробовать прорваться наружу и уехать отсюда к чертовой матери!
- Куда уехать? – переспросил с улыбкой доктор Гаспачо.
Срываться ночью в антарктическую пустыню было самоубийством.
- В ста пятидесяти километрах отсюда размещена законсервированная советская база, оттуда мы сможем вызвать помощь…
- Хорошая идея, - согласился врач. – Осталось дело за малым - выйти отсюда и не быть съеденным заживо.
Блики костра плясали тенями на стенах. Водили хороводом диковинные. Август Хирт сжался пружиной, предчувствуя нехорошее. Зов предков затухал в голове.
- Нет, нет! – закричал он. – Не бросайте меня тут!
Ганс сплюнул и с ненавистью вмазал старику промеж глаз. С грохотом тот завалился вместе со стулом на пол.
- Этого ублюдка зовут Август Хирт, никакой он не метеоролог, а сбежавший от правосудия нацистский преступник.
- Старик Пабло? – удивилась женщина. – Мы давно работаем вместе, это какая-то ошибка…
Не успела диспетчер закончить фразу, как старик Пабло развеял все сомнения относительно того, кто он есть на самом деле.
- Безродные собаки! - злобно прошипел на немецком Хирт. – Вы здесь в гостях и живы только потому, что служите хозяевам Антарктики. Ваш каждый шаг контролируется, количество сделанных вдохов и выдохов замеряется, мысли считываются… - омерзительно скривил губы в подобие улыбки нацист, - Думаете невесть откуда набежавшая тучка с молниями – это природное явление? Идиоты, вы не задумывались над тем, как в сорокаградусный мороз могут образовываться грозовые облака и бить десять молний подряд примерно в одно и тоже место!?!
Огромной силы удар в двери прервал длинную тираду Августа Хирта. Дверь треснула поперек на две части: нижняя часть с замком осталась закрытой, а верхняя вывалилась вместе со штукатуркой. С глухим рычание волка в образовавшийся проем лез малыш Рихард. Глаза его светились красными угольками, а из нижней губы, разорванной гипертрофированными острыми зубами, струилась кровь.
- Шоу начинается! – с готовностью выкрикнул Ганс и всадил первую из четырех оставшихся пуль в лоб малышу Рихарду.
Одержимый бедняга кротко завыл и повалился обратно в темноту коридора. Других желающих лезть на рожон больше не нашлось.
- Бедный малыш Рихард, - заплакала диспетчер.
- Это уже не он, - успокоил ее доктор и обратился к Гансу: - Меня посетила чудесная идея, а что если нам отвлечь одержимых при помощи старика Пабло? Выкинем его на коридор и, пока они будут им заниматься, проскочим через задний ход прямо к ангару…
- Ворон ворону глаза не выклюет, - возразил Ганс, сооружая из швабры некое подобие факела. – Я предлагаю взять выродка в заложники и прикрыться им как живым щитом.
От сказанных слов на лице Августа Хирта помимо ненависти и отвращения проскочила еще одна эмоция – неподдельный страх.
- Погодите, не стоит форсировать события, - заерзал он на стуле. – Я знаю, кто им нужен!
Ганс отломал от стола ножку и кинул доктору Гаспачо.
- Неплохая дубинка, – давал наставления ученый. – Если врезать хорошенько, можно раскроить череп.
Они словно не замечали пытающегося что-то рассказать Августа Хирта.
- Если выйдем отсюда, подохну сначала я, а потом вы следом за мной! Неужели это так трудно понять? – твердил старик.
Из коридора стал доноситься зловещий полушепот. Шарканье множества ног и мелькающие силуэты в проеме говорили о самом худшем: все, кто были на базе, столпились у полуразваленной двери.
-…Арк Ейн…Арк Тейн… - твердили одержимые точно в трансе. – Фарк…Ейн…Лерн… Штейн…
Доктор Гаспачо крепче ухватился двумя руками за «дубину».
- Что они там бормочут? – в страхе спросила женщина, предчувствуя близкую кончину.
- Имя проводника, которого разыскивают хозяева! – закричал наконец-то услышанный нацист. – Леон Штейн! Леон Штейн!
В унисон Августу Хирту стройный хор голосов из коридора ответил на призыв: «Штейн! Леон Штейн!». Дикий рык за половинкой двери нарастал все больше и больше. Задние напирали на передних, продавливая дверь вовнутрь.
- Они сейчас пойдут на штурм! – готовился Ганс, беря на мушку толстенного повара с безобразной гримасой.
Доктор Гаспачо почувствовал приближение развязки. Им никогда не выбраться отсюда. Страх затормозил оцепенение. Дикий ужас перед необъяснимым: еще пару часов назад с этими людьми он здоровался за руку, шутил и разговаривал о разных пустяках; а сейчас они одержимые неведомой силой хотят его сожрать, уничтожить как чужака.
Нервы Ганса не выдержали, и он с диким воплем отчаяния выпалил оставшиеся три пули в толстую, расплывшуюся рожу повара.
Свинец оторвал тому нижнюю челюсть и вместо носа проложил кровавый туннель к воспаленному мозгу. Изуродованное пулями рыло кровоточило темно-алыми сгустками. И хоть повар был уже мертв – упасть не мог. Его подпирали сзади другие одержимые, прижимая плотно к трещащей на последнем издыхании двери.
Запах смерти явственно ощущался в комнате; проникал в поры, отравлял мышление. Женщина с порванной укусами рукой забилась под кушетку и кротко всхлипывала, читая молитвы богам, что покинули ее на этой базе.
- Хватайте палки и делайте факелы! – не сдавался ученый. – Если это не люди, а животные, то они боятся огня!
Доктор Гаспачо последовал примеру и намотал на свою дубинку тряпку пропитанную химией. Факел вышел на короткой ножке, зато довольно ярко горел.
- Сейчас проверим как эти твари реагируют на огонь! – в адреналиновой тряске прокричал Ганс и ринулся к полуразваленной двери, размахивая перед собой копотью и жаром. Факел осветил крупным планом повара. Ученый не верил своим глазам: тот мигал глазами и мычал что-то нечленораздельное. На месте снесенной выстрелом челюсти висел разорванный в лохмотья язык, который продолжал на автомате произносить – «Ырк… Штын… Рк… Тын…». Напирающие сзади подхватывали волнами: «Леон Штейн! Штейн! Штейн!».
- Дьявольское отродье, да когда же ты подохнешь!? – сорвался в истерике ученый и подпалил окровавленную одежду, что висела на жирдяе.
Прожорливые языки пламени обгладывали жировые складки. Раздалось шипение… Ноль эмоций. Повар продолжал стоять на месте, не испытывая ничего. Он уже был мертв. Мертвее не бывает. Его пылающее тело выполняло лишь только одну полезную функцию – освещало темноту коридора; зловещую тьму, что наступала, скаля клыкастые пасти и протягивая когтистые лапы.
- Господи Боже, сколько их там? – округлил глаза доктор Гаспачо. – Явно больше десяти, откуда взялись остальные?
- Плодятся твари… - отпрянул назад в глубину комнаты Ганс, боясь получить ожоги от загоревшейся двери. – Приготовься к прорыву, сейчас огонь на проходе стихнет, и можно будет бежать.
- Это самоубийство, - замотал головой в ужасе врач. – Нет никаких шансов – нас разорвут на части!
- Не разорвут! – метнулся ученый к Августу Хирту. – Вот наш пропуск, - сжимая в остервенении тщедушное тело старика, завопил Ганс.
Только сейчас в свете факела доктор Гаспачо заметил на висках тридцати пяти летнего парня седые виски, которых еще всего пару часов не было и в помине.
- Адель, нам нужно уходить, - пытался вытащить женщину из под кушетки врач. – Давай, милая, скорей!
Диспетчер схватилась за ножки кровати и орала как сумасшедшая:
- Пресвятая Дева Мария, избавь и защити от Диавола!
Ей казалось, будто в комнату ворвались одержимые и пытаются добраться до нее. Разум сдался перед паническим всепожирающим кошмаром.
- Оставь ее, нет времени возиться! – командовал Ганс, подводя Август Хирта к догорающим остаткам двери. – Они сейчас ворвутся в комнату…
Обгоревший повар рухнул вниз, придавив под собственной массой тлеющие угли, оставшиеся от двери. Проход освободился, и в нем сразу же нарисовалось искаженное злобой существо.
- Леон Штейн… – прошипело уродство, щурясь от света костра в комнате.
- Получи, гад! – прикрываясь улыбающимся Августом Хиртом, завопил Ганс и тыкнул факел в голову той мерзости, что раньше была человеком.
Существо заскулило и отпрянуло назад в бессильной злобе.
- Док, не отставай! – переступил обгоревший труп повара ученый и сделал первый шаг в неизвестность коридора.
Дрожащий от страха Гаспачо ковылял сзади, сжимая судорожно факел. Он беспорядочно размахивал им по сторонам; боялся нападения со стороны боковых комнат и кабинетов.
Август Хирт казался единственным, кто был спокоен в этом обреченном «паравозике» из трех человек. Перед ним расступались одержимые, подгоняемые ярким огнем факела: ему кивали головой и чуть ли не выкручивались в реверансе; признавали своего среди чужих.
- Туле маар кро-сум! – повелительно сказал нацистский преступник и существа кинулись бегом из коридора, сбивая друг друга и растаптывая медлительных.
- Что ты им сказал, выродок!? – схватил старика за горло Ганс. – Отвечай!
Раздались хрипы и, наверное, ученый придушил бы Августа Хирта, не вмешайся вовремя доктор Гаспачо.
- Ты убьешь его! Остановись!
- Гнида, говори, что ты им сказал! – ослабил чуть хватку Ганс и нацист жадно вдохнул отравленный воздух.
- Это невозможно перевести на человеческий язык, - прохрипел в ненависти Август Хирт. – Слишком убог и примитивен ваш разум, чтобы осознать хоть пару слов…
Ганс зашелся в истерическом смехе, за которым пряталась надломанная психика, исковерканное мировосприятие на всю оставшуюся жизнь.
- Ты слышал, Гаспачо? – хихикал сквозь плач ученый. – Мы – безнадежно отставшие люди, ни чета вот этим «сверхчеловекам» - высокодуховным сущностям, настолько продвинутым, что мы даже не в состоянии постичь тайну короткой реплики на их языке!
Доктор Гаспачо инстинктивно приготовился к самому худшему, предвидя развитие событий: сейчас Ганс озвереет… И тогда он забьет насмерть заложника. Но только благодаря ему они еще были еще живы. Как будто видеопленка фильма отматывалась назад.
- Не делай этого! – бросился успокаивать ученого Гаспачо.
Тот в аффекте всаживал побелевшие костяшки кулаков в окровавленную ухмылку Августа Хирта.
- Гнилая фашистская нечисть! – выбивал ему зубы Ганс. – Когда же последний из вас сдохнет! Я презираю себя за то, что я немец! Я презираю себя за то, что мы с тобой одной крови, - кулаки молотили в кровавую мякоть-месиво, которая когда-то называлась лицом.
Бесполезно Гаспачо пытался оттащить озверевшего коллегу. Ганс вымещал злость на преступнике за испорченную жизнь вдалеке от исторической родины – Германии; за унижение и позор, которому подвергся народ; за бедного отца, замордованного в застенках оккультных лабораторий во имя подтверждения стойкости нордической расы…
- Скорее, оставь его! – умолял доктор Гаспачо ученого. – Он мертв!!! Нужно убираться отсюда, пока не вернулись твари…
Разбитые кулаки Ганса беспощадно продолжали работать: поднимались и опускались с новой силой вниз, впечатывая залитое кровью месиво в глотку. Кровь ученого капала с кулаков, порезанных о зубы, и смешивалась вместе с кровью Августа Хирта.
- Гады идут! – завопил Гаспачо и принялся тормошить Ганса, тщательно обтирающего разбитые кулаки, чтобы не дай бог, в организм не попала кровь Августа Хирта.
Через миг, наконец, ученый вернулся в себя. С отвращением он посмотрел на изуродованное до неузнаваемости лицо нациста. Ему стало жаль себя. В кого он превратился. Оказался таким же самым зверем, считающим, что вправе убить другого.
- Гляди, двое стоят на выходе, - показал пальцем Гаспачо на два согнутых силуэта в конце коридора. – Что будем делать?
Ганс смачно сплюнул на коченеющий труп Августа Хирта и сказал твердым голосом, беря в руки факел:
- Дальше справа по коридору оружейная, давай за мной! – двинулся решительно вперед ученый. За ним, оглядываясь назад в надежде увидеть Адель, засеменил доктор.
Огонь факелов священным пламенем освещал забрызганные кровью стены. Под ногами хрустели осколки битого стекла, а в воздухе витал горелый запах плоти. Поворот направо - черная железная дверь.
Трясущейся рукой Ганс достал из кармана дубленки связку ключей.
- Они приближаются! – закричал в панике доктор Гаспачо, заметивший как два темных силуэта в конце коридора вышли из ступора и поползли к свету мерцающих факелов.
- Секунду, я почти открыл… - пытался сосредоточиться на замочной скважине и пляшущим в руке ключом Ганс. Открыть в полумраке замок было не так просто, тем более закоченевшими пальцами, дрожавшими от нервного срыва.
- А-а-а! Твари! – заорал доктор на приближающихся существ и сделал выпад факелом, точно шпагой. – Прочь мерзкое отродье, прочь!
Клацнул замок, и дверь грустно заскрипела несмазанными петлями. Лицо Ганса засветилось от радости.
- Сюда! Я открыл дверь! – крикнул он воодушевленно доктору и кинулся к стеллажам, где в отблеске факела переливались начищенные дула винтовок.
Ученый схватил ближайшую и бросился к полкам с патронами.
- Ррррыы… - донеслось из темного угла и Ганса передернуло от страха. Из-за полки вылезло подобие человека: стеклянные глазницы отражали огонь факела и, казалось, будто в них на самом деле горит пламя; непомерно выдвинутая вперед челюсть с острыми торчащими зубами и впавший нос добавляли ужаса. С трудом Ганс узнал в существе добряка Пинча, который работал геологом.
- Пинч, это же я! – пролепетал ученый и выставил перед собой факел, надеясь, что он его защитит. Второй свободной рукой Ганс шарил по полке в поисках упаковки патронов к винтовке. – Ты слышишь, Пинч? Проснись, стань собой!
- Арррк! – рявкнуло существо и бросилось вперед на жертву.
Ганс увернулся и кувырком прыгнул к стеллажам. Со всего размаха тварь налетела на полку с патронами, заваливая ее на дверь. Одна из упаковок отскочила от железа и упала рядом с ученым.
- Открой, предатель! – тарабанил в приваленную полкой дверь Гаспачо. – А, твари! Пошли вон! – вопил врач.
Существо, покачиваясь на пружинистых конечностях, готовилось к очередному броску на Ганса.
- Прости, Пинч, - вкладывая пулю в затвор, сказал старший научный сотрудник. – Мы были хорошей командой.
Тварь заревела в ответ и бросилась молнией, грозя впиться острыми клыками в шею и оторвать голову. Но сегодня был явно не его день… С расстояния двух метров, когда омерзительное существо зависло в прыжке, Ганс беспощадно оторвал выстрелом добрую четверть черепа. От силы выстрела с такого близкого расстояния, то, что было Пинчем перекрутилось в воздухе и оглушительно припечаталось ногами к стене…
- Держись! – кинулся Ганс на выручку к доктору.
Одним мощным движением ученый отпихнул четырех ярусную полку и открыл двери. Холод ударил в лицо, оставляя шрамы на всю оставшуюся жизнь – замораживающие кожу рваные порезы от когтистой лапы обезумевшей твари.
Инстинктивно Ганс схватился за кровавые полосы на лице и отскочил назад.
- Клуц-клак! – клацнул затвором винтовки ученый и вскинул дуло промеж двух горящих ненавистью глаз. – Сдохни… же!!! Короткая вспышка. Раскат эха от выстрела. Звук падающего тела.
- На помощь! – раздался в конце коридора голос доктора Гаспачо.
Врач бесстрашно сражался с одним факелом против двух существ, которые кружили вокруг него в предвкушении легкой добычи. Твари скалили зубы и пытались выбить из рук жертвы огонь, периодически наскакивая с двух сторон одновременно. Каждый раз Гаспачо умудрялся выскочить в последний момент из ловушки, но продолжаться так вечно не могло: через несколько метров был тупик – глухая стена.
- Подсвети факелом морды этих уродцев! – крикнул Ганс и приложил к плечу приклад винтовки с оптическим прицелом. – Эй, твари! – переманивал их на себя ученый, - кто первый из вас отправится в ад?
Гаспачо с надеждой улыбнулся и вытянул факел вперед, как только мог, подсвечивая силуэты существ и их обезображенные злобой рожи. Освещения хватило для точной корректировки цели.
Перекрестье оптического прицела нашло ввалившийся черный нос одного из существ. Плавно на выдохе Ганс выжал спусковой крючок. Раскатистый хлопок и свинцовый заряд устремился к точке назначения, со свистом разрезая пространство коридора. Хруст костей, слякоть мозгов. С дыркой в голове чудовище повалился на боковую.
Лицо Ганса напоминало чем-то окрас зебры: полоса белая – полоса красная. Рваные борозды кровоточили, и ученый ощущал на губах солоноватый вкус собственной крови. Он передернул затвор, прищурил глаз, настраивая резкость в полумраке, и снова прицелился. Существо бежало зигзагом на него, отталкиваясь конечностям от стен узкого коридора.
Дрожь прошла по телу ученого. Он понимал, чем может закончиться промах. Расстояние неумолимо сокращалось. Оптический прицел только мешал. Ганс выбросил винтовку и выхватил из-за пояса револьвер, который предусмотрительно перезарядил в оружейной.
Грянули выстрелы, и спасительный свинец полетел навстречу пригибающейся твари, что бежала подобно зверю на четырех лапах. Первые две пули прошли мимо, выбивая искрами рикошет. Рядом с доктором Гаспачо в стену ударился заряд.
- Почти попал! – нервно хихикнул врач и предусмотрительно забился в угол.
- Прости, - ответил ему Ганс и всадил оставшиеся патроны в цель. С протяжным воем существо, бывшее раньше человеком, испустило дух. И только предсмертные стенания эхом гуляли по пустынному коридору научной станции «Сан-Мартин».
Доктор Гаспачо приковылял к месту расправы и замотал головой, разглядывая внешность убитого.
- Славный был малый, - сказал с сожалением он. – Вчера мы пили с ним бренди и мечтали о шлюхах…
- Никогда больше не настанет старое доброе «вчера», - промокнул рукавом кровоточащее лицо Ганс. – Теперь мы стали другие, и разговоры о том, как бы выжить заменили нам болтовню о бренди со шлюхами.
За стенами базы послышался дикий рев одержимых, который нарастал все больше и больше.
- Количество наших поклонников растет, - улыбнулся устало доктор Гаспачо.
Догорающие факелы тускло мерцали. Темный узкий коридор, заваленный трупами, заканчивался термоизолирующей дверью, за которой находился черный выход из базы. Ученый и доктор заправляли свитера в трусы, кутались слоями одежды, снимая ее с коченеющих бывших коллег. Впереди – смертельный холод; впереди – ветер, пробирающий до мозга костей; впереди – неизвестность.
- Ты готов? – пробубнил в высокий воротник утепленной дубленки Ганс.
Врач кивнул, и товарищи бросили свои тела в морозную пасть Антарктики.
Первые вдохи самые опасные. Организм привыкает. Старались дышать носом, а он слипался и замерзал сосулькой. Ганс как черепаха опускался все ниже в панцирь, пряча голову под высокий ворот дубленки.
Гаспачо указал варежкой на длинное одноэтажное здание, размещенное в тридцати метрах. Оно плыло перед глазами как будто корабль-призрак, то исчезая, то появляясь на черно-белом экране южного континента.
- Мой факел догорает, да и твоего осталось максимум на 5-10 минут… - прокричал доктор.
Ганс показал холщевую сумку и достал из нее две дымовые сигнальные шашки.
- Нужно отвлечь ублюдков, пока снова не набежали, - сказал ученый. – Иди к ангару и заводи снегоходы, а я устрою им представление!
Доктор взял винтовку и побежал в направлении «корабля-призрака», желая как можно скорее очутиться внутри здания и избавиться от пронизывающего ледяного ветра, который казалось, делал его кожу не мягче дубленки ученого.
Безжизненный и равнодушный пейзаж открывался перед Гансом: ночь в ледяной пустыне. Что может быть хуже? Наверное, несколько десятков человекообразных существ, рыщущих в поисках какого-то Леона Штейна перед главным входом на станцию «Сан-Мартин». Они кишели как тараканы – ползали на обмороженных конечностях взад и вперед, словно кого-то ожидали.
- Мерзкие выродки! – прошипел Ганс и достал красную дымовую шашку с подсвечивающим огнем.
Догорающий факел выполнил свою последнюю миссию, подпалив фитиль пиротехнического средства. Повалил едкий дымок, разгоралась фосфорическая подсветка. Собравшись с духом, Ганс изо всей силы забросил шашку за небольшой искусственный холм, который отчасти защищал территорию станции от северных ветров.
Красочным парашютом шашка разрезала ночное пространство и осветила перекошенных в злобе существ. Разинув клыкастые пасти, твари бросились штурмовать холм. Выезд со станции был свободен.
- Тупые уроды, - спрятался обратно за угол постройки довольный Ганс и перевел дыхание.
Из ангара донеслось стрекотание мотора. Нужно было спешить. Обессиленный ученый бежал, прихрамывая на левую ногу, и оглядывался то и дело назад. Что-то подсказывало ему – так просто с проклятой станции их не отпустят.
Интуиция самый верный барометр. Только подумал Ганс о подвохе, как перед ним словно из ниоткуда выросла сутулая фигура.
Ученый вскинул винтовку и не раздумывая выстрелил. Темная фигура упала со стоном, но через секунду снова стояла на том же самом месте.
- Думаешь, нас так просто убить? – прохрипел старческий голос в голове Ганса.
Это был Август Хирт.
- Нацистское отродье, ты же сдох! – закричал в паническом страхе ученый и разрядил барабан револьвера в ненавистного ублюдка. Пули с хрустом дробили кости; пронзали тело на вылет, вырывая куски мяса, однако немыслимым образом старик падал и вставал обратно, точно стойкий оловянный солдатик. – Сдохни! Сдохни! Сдохни! – продолжал судорожно жать на курок Ганс, и раздавались только сухие щелчки вместо выстрелов.
- Можешь не кричать, - опять влез в сознание Ганса нацист, - я слышу тебя не ушами; и говорю с тобой, не произнося слов.
Сзади вспыхнула фара приближающегося снегохода доктора Гаспачо. Свет озарил изуродованного Августа Хирта: вместо лица – скомканный кровавый узел, застывший на морозе; несколько револьверных ранений в груди дополняли надорванное крупным калибром винтовки сухощавое плечо. Он крепко стоял на ногах с непоколебимой уверенностью, что ничего не сможет причинить ему непоправимый вред.
Закрыв глаза от увиденного ужаса, доктор Гаспачо проскочил мимо. Ему не хватило духа взять старика на таран.
- Дави его! Дави! – орал подъехавшему врачу Ганс.
- Еще не хватало лишиться единственного снегохода, – оправдывался Гаспачо. – Второй – не заводится и без топлива… Садись!
Ученый запрыгнул на заднее сиденье и схватился заледеневшими варежками за поручни. Снегоход дернулся, фыркнул предательски и заглох…
Глаза Августа Хирта сверкнули в темноте радужным огнем.
- Ум кро сач воущ! – завопил вдруг не своим голосом Ганс.
Доктор Гаспачо испуганно оглянулся на товарища:
- Ты чего? – проворачивая безуспешно ключ зажигания, спросил он.
- Я не знаю, как будто кто-то говорит за меня… Ум кро сач воущ! – закричал вновь ученый.
Темный силуэт Августа Хирта медленно приближался к жертвам. Он точно плыл по ледовой корке.
- Один из нас… один из нас… один из нас… - нашептывал Гансу старик.
- Пошел прочь! – ударил сам себя в челюсть ученый и упал со снегохода.
На призывы Августа Хирта начинали сбегаться твари. Они высыпали из-за склона темной ордой, намереваясь разорвать беглецов в пух и прах.
- Залазь, скорее! – Гаспачо подал руку ученому и тот вскарабкался из последних сил на снегоход снова.
Монстры обступали страдальцев двойным кольцом. Во внутреннем круге находились бывшие сотрудники научно-исследовательской станции. А во внешнем существа, отдаленно напоминающие людей – они передвигались на четырех конечностях, как приматы, и были одеты в серые одинаковые робы.
Чихнул двигатель и задрожал корпус снегохода от сдыхающего на лютом морозе аккумуляторе. Машина дернулась вперед и опять заглохла.
Кольцо вокруг сжималось. Гаспачо с ужасом разглядывал жутких существ и с бешеной скоростью крутил ключ зажигания, не веря, что таким глупым будет их конец после всего того кошмара, который они пережили.
Ганс слез со снегохода и принялся толкать его вперед:
- Заводи, мать твою! Я не хочу здесь умирать!
Наконец, мотор взревел, заведенный с толкача. Ученый запрыгнул обратно и перехватил руль управления, отбросив руки доктора.
- Какого хрена!? – возмутился Гаспачо, но тягаться в силе с Гансом не рискнул.
Снегоход бешено набирал скорость и летел по ледовой корке прямо на Августа Хирта. Свет фары осветил изувеченное тело, а через мгновение капот оторвал ноги нацисту, подбросив туловище с нелепо болтающимися ручонками вверх на добрые три метра.
- Да!!! - торжествующе закричал Ганс и круто развернулся в обратном направлении, чтобы еще раз проехаться по останкам того, что когда-то было нацистским преступником.
Доктор Гаспачо закрыл в неприязни глаза, когда снегоход в очередной раз наехал на хрустящий позвоночник старика, изламывая его на крошечные фрагменты.
- Хватит, хватит! – умолял он ученого. – Откуда столько ненависти?
Ганс молча выполнял свою работу, делая круг почета вокруг смятого тела. Удостоверившись, что оно окончательно и бесповоротно разрушено, ученый направил снегоход на юг, ловко маневрируя между одержимыми тварями, которые бросались в бессильной злобе за ними в погоню. Но куда им было угнаться! Двигатель объемом 500 кубических сантиметров развивал скорость порядка сотни километров в час.
Они мчались с ликованием по белоснежному покрывалу антарктической пустыни, не веря, что им удалось вырваться из этого ада. Мощная фара-прожектор освещала путь – равнинную впадину, уходящую вглубь континента. Снегоход временами подпрыгивал на кочках и сердце уходило в пятки доктора Гаспачо. Его руки задубели, а лицо давно уже напоминало обмороженный труп, завернутый в шарф.
- Если мы замерзнем здесь насмерть, так и не найдя советской законсервированной базы, о которой ты рассказывал, - обратился врач к Гансу, - то я хочу знать: кто ты такой на самом деле и каким образом распознал в старике Пабло нацистского преступника?
Ганс закашлял в кулак, прочищая слипающееся от мороза горло, и ответил:
- Я не всегда был ученым, точнее, стал им совсем недавно. Вот скажи мне, чем занимается старший научный сотрудник?
- Не знаю, чем там занимаются ученые, но точно уверен, что они не умеют так стрелять и достойно вести себя в экстремальных ситуациях…
Осипший смех Ганса не понравился врачу. Гаспачо подумал, что тот смеется над ним.
- Какой же все-таки ты позитивный человек! – положил руку на плечо доктора немец. – Скажу одно: на этой проклятой научно-исследовательской станции я оказался неслучайно…
Фара осветила подножие впереди виднеющейся возвышенности. Черный пик нунатока скрывала ночь, но Ганс знал, что это именно та гора, которая скрывала за собой секретную базу русских.
- Объезжай склон по левому краю, через пару километров будет безопасный перевал, - дал наставление немец и крепче схватился за поручни.
Снегоход накренился назад и с надрывным ревом двигателя пополз вверх по снежному косогору. В воздухе запахло серой...
В голове – пустота. Может это и есть блаженный покой? С отключенным сознанием с отмершими нервами замерзать в темноте, вмерзая в в этот монолит холода. Вдруг это единственное предназначение жизни, которое все пытаются постичь? - Прекратить, наконец, бессмысленный хоровод видений, эмоций, образов и форм, растворившись в бесчувственном забытье. Холод и темнота – извечные противники жизни. А тут они объединились, взяли в кольцо. Стали непререкаемым постоянством. Как будто веками они пускали ледяную крошку в глаза; забивали легкие и замораживали сердце.
Вот, ты выдыхаешь, и выдох твердеет на губах. Склеивает рот. И ты замолкаешь. А каждый вдох – это как рождение обратно. Острый как бритва воздух, для большей боли унизанный иглами снеговых крупьев -рвет словно когтями. Суровые спутники самой чистой и самой ужасной - морозной смерти.
- А-А-А-А!!! – восторжествовала жизнь в диком крике боли, и пухлые пальцы доктора Гаспачо со сбитыми черными ногтями сцепились мертвой хваткой на саквояже.
- Отдай, отдай, – плевалась словами женщина, обезумевшая от пульсирующей боли в разжеванной руке, – ты должен дать мне таблетку!
Вспыхнула спичка, рассеяв проклятую тьму, и черные копошащиеся тени-силуэты прекратили возню; затаили дыхание от страха.
- Хватит с меня этого дерьма, - прозвучал над огоньком скрежещущий голос Ганса. – Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
В ответ раздался нервный смешок Августа Хирта. Пламя догорающей спички приблизилось к нему и осветило желтые зубы.
- Фью! – дунул связанный старик на огонь, сея в комнате вновь непроглядную темноту. – Вы здесь все подохнете.
За дверью раздался звериный рык и дрожь превратилась в кошмарный тремор. Руки ходили ходуном, зубы выбивали громкую дробь.
- Чокнутый старик! – вскипел ученый. – Это твои друзья там резвятся?
- Никого там нет, - сказал приглушенно доктор Гаспачо. – Мы здесь все исполняем роль лабораторных крыс.
- То есть? – изумился Ганс.
- Экспериментальные таблетки.
Ганс бросился на тучный силуэт врача с кулаками.
- Сукин сын! – тряс его за воротник научный сотрудник. – Ты хочешь сказать, что те чудесные пилюли, повышающие работоспособность и настроение, обладают маленьким побочным эффектом? Ублюдок, да ты десять человек превратил в животных!
- Я сам ничего не знал! – вяло пытался защищаться доктор. – Выдача препаратов проводилась через одну немецкую фармацевтическую компанию, выходящую на аргентинский рынок лекарств… они договорились с министерством и те официально дали разрешение на проведение эксперимента.
- Почему именно здесь? Почему бы ни наблюдать за испытаниями препарата в больнице, где всегда можно держать ситуацию под контролем?! – озлобленно закричал на доктора Ганс.
- Самые подходящие условия для испытания, - оправдывался Гаспачо. – Стрессовая обстановка на пределе возможностей, реальная атмосфера и, конечно, изолированность от общества. Если чего пойдет не так, будет гораздо легче скрыть…
- Я не понимаю, - раздался тихий голосок женщины, мучающейся от боли. – Малыш Рихард и остальные сошли с ума?
- Возможно, активизировался механизм запуска примитивно-инстинктивного низшего «Я», которое заместило собой контролирующий центр личности… - хитро-мудро объяснил доктор.
- Но я тоже довольно часто принимала таблетки… - дрогнула женщина.
- А старик Пабло, напротив, их никогда не пробовал, - выстраивал логическую цепочку Ганс. – Значит, дело не в таблетках.
Ученый отпустил трясущегося доктора и сел в замешательстве на кушетку, застеленную клеенкой. Ситуация виделась безвыходной. Отсутствие электричества, связи и оружия, не считая четырех пуль в барабане револьвера, приравнивали шансы на выживание к нулю. Темнота и холод становились с каждой секундой всё зловещей, и обреченность сквозила в молчании. Лишь грозный рык, слышимый за дверью, нарушал тишину отчаявшихся людей.
- Вы ошибаетесь, - решился на защиту своей теории доктор Гаспачо. – Экспериментальные препараты – это единственное рациональное объяснение происходящему. Мы можем все вместе под их действием испытывать коллективный психоз со слуховыми и зрительными галлюцинациями. Нам может только казаться, будто сюда рвутся обезумевшие люди-звери, чтобы нас съесть. А в действительности, другие сотрудники станции сейчас недоумевают, почему мы закрылись в комнате.
- Как же моя рука, - застонала диспетчер. – Вы сами обрабатывали раны, доктор, и видели…
- Хватит этого бреда! – воскликнул Ганс и решительно встал. – Если считать, что мы сошли с ума и все это нам только грезится, значит нужно найти способ, как вернуться обратно из плена иллюзии.
- Или научиться выживать в этой иллюзии, - предложил альтернативный вариант доктор.
- Правильно, – согласился ученый и чиркнул последней спичкой. – Быстро давайте бумагу, пока не погасла!
Язычок пламени угрожающе дернулся и прижался предательски к плохо обработанной воском спичке, готовый в любой момент погаснуть. Ганс замер, боясь дыханием затушить спасительный огонек. Но вот пламя встрепенулось и осмелело, пожирая дерево.
Доктор Гаспачо судорожно открыл саквояж и высыпал кучу картонных упаковок с лекарствами на пол. С превеликим удовольствием Ганс ее подпалил. Огонь медленно пожирал пачку за пачкой.
- Сожги их! Уничтожь гадость! – ненавидяще голосил врач и подкидывал в разгоравшийся костерок все новые пузырьки и капсулки.
Он разламывал ампулы и выливал с жаром психотропные препараты, которые горели разноцветным пламенем, похожим на распускающиеся цветы дивной красоты. Магия испаряющейся химии ускользала, даря людей тепло и свет.
Ганс довольно щурился, глядя на костер, и усмешка плясала на его губах:
- Эта иллюзия, куда приятнее, - разламывая табуретку, весело сказал он. – Правда, док?
Гаспачо кивнул и с чувством внутренней победы над собой бросил саквояж в пламя. Борьба за жизнь продолжалась. Сдаваться в плен иллюзии никто не собирался.
Воодушевленные и согретые живительным теплом сотрудники станции «Сан-Мартин» принялись обсуждать дальнейший план действий. Только Август Хирт испепеляюще стрелял глазами в бессильной злобе, так как сказать ему было нечего.
- В соседнем ангаре, что за ветряком, есть пара снегоходов, - говорил Ганс. – Нужно попробовать прорваться наружу и уехать отсюда к чертовой матери!
- Куда уехать? – переспросил с улыбкой доктор Гаспачо.
Срываться ночью в антарктическую пустыню было самоубийством.
- В ста пятидесяти километрах отсюда размещена законсервированная советская база, оттуда мы сможем вызвать помощь…
- Хорошая идея, - согласился врач. – Осталось дело за малым - выйти отсюда и не быть съеденным заживо.
Блики костра плясали тенями на стенах. Водили хороводом диковинные. Август Хирт сжался пружиной, предчувствуя нехорошее. Зов предков затухал в голове.
- Нет, нет! – закричал он. – Не бросайте меня тут!
Ганс сплюнул и с ненавистью вмазал старику промеж глаз. С грохотом тот завалился вместе со стулом на пол.
- Этого ублюдка зовут Август Хирт, никакой он не метеоролог, а сбежавший от правосудия нацистский преступник.
- Старик Пабло? – удивилась женщина. – Мы давно работаем вместе, это какая-то ошибка…
Не успела диспетчер закончить фразу, как старик Пабло развеял все сомнения относительно того, кто он есть на самом деле.
- Безродные собаки! - злобно прошипел на немецком Хирт. – Вы здесь в гостях и живы только потому, что служите хозяевам Антарктики. Ваш каждый шаг контролируется, количество сделанных вдохов и выдохов замеряется, мысли считываются… - омерзительно скривил губы в подобие улыбки нацист, - Думаете невесть откуда набежавшая тучка с молниями – это природное явление? Идиоты, вы не задумывались над тем, как в сорокаградусный мороз могут образовываться грозовые облака и бить десять молний подряд примерно в одно и тоже место!?!
Огромной силы удар в двери прервал длинную тираду Августа Хирта. Дверь треснула поперек на две части: нижняя часть с замком осталась закрытой, а верхняя вывалилась вместе со штукатуркой. С глухим рычание волка в образовавшийся проем лез малыш Рихард. Глаза его светились красными угольками, а из нижней губы, разорванной гипертрофированными острыми зубами, струилась кровь.
- Шоу начинается! – с готовностью выкрикнул Ганс и всадил первую из четырех оставшихся пуль в лоб малышу Рихарду.
Одержимый бедняга кротко завыл и повалился обратно в темноту коридора. Других желающих лезть на рожон больше не нашлось.
- Бедный малыш Рихард, - заплакала диспетчер.
- Это уже не он, - успокоил ее доктор и обратился к Гансу: - Меня посетила чудесная идея, а что если нам отвлечь одержимых при помощи старика Пабло? Выкинем его на коридор и, пока они будут им заниматься, проскочим через задний ход прямо к ангару…
- Ворон ворону глаза не выклюет, - возразил Ганс, сооружая из швабры некое подобие факела. – Я предлагаю взять выродка в заложники и прикрыться им как живым щитом.
От сказанных слов на лице Августа Хирта помимо ненависти и отвращения проскочила еще одна эмоция – неподдельный страх.
- Погодите, не стоит форсировать события, - заерзал он на стуле. – Я знаю, кто им нужен!
Ганс отломал от стола ножку и кинул доктору Гаспачо.
- Неплохая дубинка, – давал наставления ученый. – Если врезать хорошенько, можно раскроить череп.
Они словно не замечали пытающегося что-то рассказать Августа Хирта.
- Если выйдем отсюда, подохну сначала я, а потом вы следом за мной! Неужели это так трудно понять? – твердил старик.
Из коридора стал доноситься зловещий полушепот. Шарканье множества ног и мелькающие силуэты в проеме говорили о самом худшем: все, кто были на базе, столпились у полуразваленной двери.
-…Арк Ейн…Арк Тейн… - твердили одержимые точно в трансе. – Фарк…Ейн…Лерн… Штейн…
Доктор Гаспачо крепче ухватился двумя руками за «дубину».
- Что они там бормочут? – в страхе спросила женщина, предчувствуя близкую кончину.
- Имя проводника, которого разыскивают хозяева! – закричал наконец-то услышанный нацист. – Леон Штейн! Леон Штейн!
В унисон Августу Хирту стройный хор голосов из коридора ответил на призыв: «Штейн! Леон Штейн!». Дикий рык за половинкой двери нарастал все больше и больше. Задние напирали на передних, продавливая дверь вовнутрь.
- Они сейчас пойдут на штурм! – готовился Ганс, беря на мушку толстенного повара с безобразной гримасой.
Доктор Гаспачо почувствовал приближение развязки. Им никогда не выбраться отсюда. Страх затормозил оцепенение. Дикий ужас перед необъяснимым: еще пару часов назад с этими людьми он здоровался за руку, шутил и разговаривал о разных пустяках; а сейчас они одержимые неведомой силой хотят его сожрать, уничтожить как чужака.
Нервы Ганса не выдержали, и он с диким воплем отчаяния выпалил оставшиеся три пули в толстую, расплывшуюся рожу повара.
Свинец оторвал тому нижнюю челюсть и вместо носа проложил кровавый туннель к воспаленному мозгу. Изуродованное пулями рыло кровоточило темно-алыми сгустками. И хоть повар был уже мертв – упасть не мог. Его подпирали сзади другие одержимые, прижимая плотно к трещащей на последнем издыхании двери.
Запах смерти явственно ощущался в комнате; проникал в поры, отравлял мышление. Женщина с порванной укусами рукой забилась под кушетку и кротко всхлипывала, читая молитвы богам, что покинули ее на этой базе.
- Хватайте палки и делайте факелы! – не сдавался ученый. – Если это не люди, а животные, то они боятся огня!
Доктор Гаспачо последовал примеру и намотал на свою дубинку тряпку пропитанную химией. Факел вышел на короткой ножке, зато довольно ярко горел.
- Сейчас проверим как эти твари реагируют на огонь! – в адреналиновой тряске прокричал Ганс и ринулся к полуразваленной двери, размахивая перед собой копотью и жаром. Факел осветил крупным планом повара. Ученый не верил своим глазам: тот мигал глазами и мычал что-то нечленораздельное. На месте снесенной выстрелом челюсти висел разорванный в лохмотья язык, который продолжал на автомате произносить – «Ырк… Штын… Рк… Тын…». Напирающие сзади подхватывали волнами: «Леон Штейн! Штейн! Штейн!».
- Дьявольское отродье, да когда же ты подохнешь!? – сорвался в истерике ученый и подпалил окровавленную одежду, что висела на жирдяе.
Прожорливые языки пламени обгладывали жировые складки. Раздалось шипение… Ноль эмоций. Повар продолжал стоять на месте, не испытывая ничего. Он уже был мертв. Мертвее не бывает. Его пылающее тело выполняло лишь только одну полезную функцию – освещало темноту коридора; зловещую тьму, что наступала, скаля клыкастые пасти и протягивая когтистые лапы.
- Господи Боже, сколько их там? – округлил глаза доктор Гаспачо. – Явно больше десяти, откуда взялись остальные?
- Плодятся твари… - отпрянул назад в глубину комнаты Ганс, боясь получить ожоги от загоревшейся двери. – Приготовься к прорыву, сейчас огонь на проходе стихнет, и можно будет бежать.
- Это самоубийство, - замотал головой в ужасе врач. – Нет никаких шансов – нас разорвут на части!
- Не разорвут! – метнулся ученый к Августу Хирту. – Вот наш пропуск, - сжимая в остервенении тщедушное тело старика, завопил Ганс.
Только сейчас в свете факела доктор Гаспачо заметил на висках тридцати пяти летнего парня седые виски, которых еще всего пару часов не было и в помине.
- Адель, нам нужно уходить, - пытался вытащить женщину из под кушетки врач. – Давай, милая, скорей!
Диспетчер схватилась за ножки кровати и орала как сумасшедшая:
- Пресвятая Дева Мария, избавь и защити от Диавола!
Ей казалось, будто в комнату ворвались одержимые и пытаются добраться до нее. Разум сдался перед паническим всепожирающим кошмаром.
- Оставь ее, нет времени возиться! – командовал Ганс, подводя Август Хирта к догорающим остаткам двери. – Они сейчас ворвутся в комнату…
Обгоревший повар рухнул вниз, придавив под собственной массой тлеющие угли, оставшиеся от двери. Проход освободился, и в нем сразу же нарисовалось искаженное злобой существо.
- Леон Штейн… – прошипело уродство, щурясь от света костра в комнате.
- Получи, гад! – прикрываясь улыбающимся Августом Хиртом, завопил Ганс и тыкнул факел в голову той мерзости, что раньше была человеком.
Существо заскулило и отпрянуло назад в бессильной злобе.
- Док, не отставай! – переступил обгоревший труп повара ученый и сделал первый шаг в неизвестность коридора.
Дрожащий от страха Гаспачо ковылял сзади, сжимая судорожно факел. Он беспорядочно размахивал им по сторонам; боялся нападения со стороны боковых комнат и кабинетов.
Август Хирт казался единственным, кто был спокоен в этом обреченном «паравозике» из трех человек. Перед ним расступались одержимые, подгоняемые ярким огнем факела: ему кивали головой и чуть ли не выкручивались в реверансе; признавали своего среди чужих.
- Туле маар кро-сум! – повелительно сказал нацистский преступник и существа кинулись бегом из коридора, сбивая друг друга и растаптывая медлительных.
- Что ты им сказал, выродок!? – схватил старика за горло Ганс. – Отвечай!
Раздались хрипы и, наверное, ученый придушил бы Августа Хирта, не вмешайся вовремя доктор Гаспачо.
- Ты убьешь его! Остановись!
- Гнида, говори, что ты им сказал! – ослабил чуть хватку Ганс и нацист жадно вдохнул отравленный воздух.
- Это невозможно перевести на человеческий язык, - прохрипел в ненависти Август Хирт. – Слишком убог и примитивен ваш разум, чтобы осознать хоть пару слов…
Ганс зашелся в истерическом смехе, за которым пряталась надломанная психика, исковерканное мировосприятие на всю оставшуюся жизнь.
- Ты слышал, Гаспачо? – хихикал сквозь плач ученый. – Мы – безнадежно отставшие люди, ни чета вот этим «сверхчеловекам» - высокодуховным сущностям, настолько продвинутым, что мы даже не в состоянии постичь тайну короткой реплики на их языке!
Доктор Гаспачо инстинктивно приготовился к самому худшему, предвидя развитие событий: сейчас Ганс озвереет… И тогда он забьет насмерть заложника. Но только благодаря ему они еще были еще живы. Как будто видеопленка фильма отматывалась назад.
- Не делай этого! – бросился успокаивать ученого Гаспачо.
Тот в аффекте всаживал побелевшие костяшки кулаков в окровавленную ухмылку Августа Хирта.
- Гнилая фашистская нечисть! – выбивал ему зубы Ганс. – Когда же последний из вас сдохнет! Я презираю себя за то, что я немец! Я презираю себя за то, что мы с тобой одной крови, - кулаки молотили в кровавую мякоть-месиво, которая когда-то называлась лицом.
Бесполезно Гаспачо пытался оттащить озверевшего коллегу. Ганс вымещал злость на преступнике за испорченную жизнь вдалеке от исторической родины – Германии; за унижение и позор, которому подвергся народ; за бедного отца, замордованного в застенках оккультных лабораторий во имя подтверждения стойкости нордической расы…
- Скорее, оставь его! – умолял доктор Гаспачо ученого. – Он мертв!!! Нужно убираться отсюда, пока не вернулись твари…
Разбитые кулаки Ганса беспощадно продолжали работать: поднимались и опускались с новой силой вниз, впечатывая залитое кровью месиво в глотку. Кровь ученого капала с кулаков, порезанных о зубы, и смешивалась вместе с кровью Августа Хирта.
- Гады идут! – завопил Гаспачо и принялся тормошить Ганса, тщательно обтирающего разбитые кулаки, чтобы не дай бог, в организм не попала кровь Августа Хирта.
Через миг, наконец, ученый вернулся в себя. С отвращением он посмотрел на изуродованное до неузнаваемости лицо нациста. Ему стало жаль себя. В кого он превратился. Оказался таким же самым зверем, считающим, что вправе убить другого.
- Гляди, двое стоят на выходе, - показал пальцем Гаспачо на два согнутых силуэта в конце коридора. – Что будем делать?
Ганс смачно сплюнул на коченеющий труп Августа Хирта и сказал твердым голосом, беря в руки факел:
- Дальше справа по коридору оружейная, давай за мной! – двинулся решительно вперед ученый. За ним, оглядываясь назад в надежде увидеть Адель, засеменил доктор.
Огонь факелов священным пламенем освещал забрызганные кровью стены. Под ногами хрустели осколки битого стекла, а в воздухе витал горелый запах плоти. Поворот направо - черная железная дверь.
Трясущейся рукой Ганс достал из кармана дубленки связку ключей.
- Они приближаются! – закричал в панике доктор Гаспачо, заметивший как два темных силуэта в конце коридора вышли из ступора и поползли к свету мерцающих факелов.
- Секунду, я почти открыл… - пытался сосредоточиться на замочной скважине и пляшущим в руке ключом Ганс. Открыть в полумраке замок было не так просто, тем более закоченевшими пальцами, дрожавшими от нервного срыва.
- А-а-а! Твари! – заорал доктор на приближающихся существ и сделал выпад факелом, точно шпагой. – Прочь мерзкое отродье, прочь!
Клацнул замок, и дверь грустно заскрипела несмазанными петлями. Лицо Ганса засветилось от радости.
- Сюда! Я открыл дверь! – крикнул он воодушевленно доктору и кинулся к стеллажам, где в отблеске факела переливались начищенные дула винтовок.
Ученый схватил ближайшую и бросился к полкам с патронами.
- Ррррыы… - донеслось из темного угла и Ганса передернуло от страха. Из-за полки вылезло подобие человека: стеклянные глазницы отражали огонь факела и, казалось, будто в них на самом деле горит пламя; непомерно выдвинутая вперед челюсть с острыми торчащими зубами и впавший нос добавляли ужаса. С трудом Ганс узнал в существе добряка Пинча, который работал геологом.
- Пинч, это же я! – пролепетал ученый и выставил перед собой факел, надеясь, что он его защитит. Второй свободной рукой Ганс шарил по полке в поисках упаковки патронов к винтовке. – Ты слышишь, Пинч? Проснись, стань собой!
- Арррк! – рявкнуло существо и бросилось вперед на жертву.
Ганс увернулся и кувырком прыгнул к стеллажам. Со всего размаха тварь налетела на полку с патронами, заваливая ее на дверь. Одна из упаковок отскочила от железа и упала рядом с ученым.
- Открой, предатель! – тарабанил в приваленную полкой дверь Гаспачо. – А, твари! Пошли вон! – вопил врач.
Существо, покачиваясь на пружинистых конечностях, готовилось к очередному броску на Ганса.
- Прости, Пинч, - вкладывая пулю в затвор, сказал старший научный сотрудник. – Мы были хорошей командой.
Тварь заревела в ответ и бросилась молнией, грозя впиться острыми клыками в шею и оторвать голову. Но сегодня был явно не его день… С расстояния двух метров, когда омерзительное существо зависло в прыжке, Ганс беспощадно оторвал выстрелом добрую четверть черепа. От силы выстрела с такого близкого расстояния, то, что было Пинчем перекрутилось в воздухе и оглушительно припечаталось ногами к стене…
- Держись! – кинулся Ганс на выручку к доктору.
Одним мощным движением ученый отпихнул четырех ярусную полку и открыл двери. Холод ударил в лицо, оставляя шрамы на всю оставшуюся жизнь – замораживающие кожу рваные порезы от когтистой лапы обезумевшей твари.
Инстинктивно Ганс схватился за кровавые полосы на лице и отскочил назад.
- Клуц-клак! – клацнул затвором винтовки ученый и вскинул дуло промеж двух горящих ненавистью глаз. – Сдохни… же!!! Короткая вспышка. Раскат эха от выстрела. Звук падающего тела.
- На помощь! – раздался в конце коридора голос доктора Гаспачо.
Врач бесстрашно сражался с одним факелом против двух существ, которые кружили вокруг него в предвкушении легкой добычи. Твари скалили зубы и пытались выбить из рук жертвы огонь, периодически наскакивая с двух сторон одновременно. Каждый раз Гаспачо умудрялся выскочить в последний момент из ловушки, но продолжаться так вечно не могло: через несколько метров был тупик – глухая стена.
- Подсвети факелом морды этих уродцев! – крикнул Ганс и приложил к плечу приклад винтовки с оптическим прицелом. – Эй, твари! – переманивал их на себя ученый, - кто первый из вас отправится в ад?
Гаспачо с надеждой улыбнулся и вытянул факел вперед, как только мог, подсвечивая силуэты существ и их обезображенные злобой рожи. Освещения хватило для точной корректировки цели.
Перекрестье оптического прицела нашло ввалившийся черный нос одного из существ. Плавно на выдохе Ганс выжал спусковой крючок. Раскатистый хлопок и свинцовый заряд устремился к точке назначения, со свистом разрезая пространство коридора. Хруст костей, слякоть мозгов. С дыркой в голове чудовище повалился на боковую.
Лицо Ганса напоминало чем-то окрас зебры: полоса белая – полоса красная. Рваные борозды кровоточили, и ученый ощущал на губах солоноватый вкус собственной крови. Он передернул затвор, прищурил глаз, настраивая резкость в полумраке, и снова прицелился. Существо бежало зигзагом на него, отталкиваясь конечностям от стен узкого коридора.
Дрожь прошла по телу ученого. Он понимал, чем может закончиться промах. Расстояние неумолимо сокращалось. Оптический прицел только мешал. Ганс выбросил винтовку и выхватил из-за пояса револьвер, который предусмотрительно перезарядил в оружейной.
Грянули выстрелы, и спасительный свинец полетел навстречу пригибающейся твари, что бежала подобно зверю на четырех лапах. Первые две пули прошли мимо, выбивая искрами рикошет. Рядом с доктором Гаспачо в стену ударился заряд.
- Почти попал! – нервно хихикнул врач и предусмотрительно забился в угол.
- Прости, - ответил ему Ганс и всадил оставшиеся патроны в цель. С протяжным воем существо, бывшее раньше человеком, испустило дух. И только предсмертные стенания эхом гуляли по пустынному коридору научной станции «Сан-Мартин».
Доктор Гаспачо приковылял к месту расправы и замотал головой, разглядывая внешность убитого.
- Славный был малый, - сказал с сожалением он. – Вчера мы пили с ним бренди и мечтали о шлюхах…
- Никогда больше не настанет старое доброе «вчера», - промокнул рукавом кровоточащее лицо Ганс. – Теперь мы стали другие, и разговоры о том, как бы выжить заменили нам болтовню о бренди со шлюхами.
За стенами базы послышался дикий рев одержимых, который нарастал все больше и больше.
- Количество наших поклонников растет, - улыбнулся устало доктор Гаспачо.
Догорающие факелы тускло мерцали. Темный узкий коридор, заваленный трупами, заканчивался термоизолирующей дверью, за которой находился черный выход из базы. Ученый и доктор заправляли свитера в трусы, кутались слоями одежды, снимая ее с коченеющих бывших коллег. Впереди – смертельный холод; впереди – ветер, пробирающий до мозга костей; впереди – неизвестность.
- Ты готов? – пробубнил в высокий воротник утепленной дубленки Ганс.
Врач кивнул, и товарищи бросили свои тела в морозную пасть Антарктики.
Первые вдохи самые опасные. Организм привыкает. Старались дышать носом, а он слипался и замерзал сосулькой. Ганс как черепаха опускался все ниже в панцирь, пряча голову под высокий ворот дубленки.
Гаспачо указал варежкой на длинное одноэтажное здание, размещенное в тридцати метрах. Оно плыло перед глазами как будто корабль-призрак, то исчезая, то появляясь на черно-белом экране южного континента.
- Мой факел догорает, да и твоего осталось максимум на 5-10 минут… - прокричал доктор.
Ганс показал холщевую сумку и достал из нее две дымовые сигнальные шашки.
- Нужно отвлечь ублюдков, пока снова не набежали, - сказал ученый. – Иди к ангару и заводи снегоходы, а я устрою им представление!
Доктор взял винтовку и побежал в направлении «корабля-призрака», желая как можно скорее очутиться внутри здания и избавиться от пронизывающего ледяного ветра, который казалось, делал его кожу не мягче дубленки ученого.
Безжизненный и равнодушный пейзаж открывался перед Гансом: ночь в ледяной пустыне. Что может быть хуже? Наверное, несколько десятков человекообразных существ, рыщущих в поисках какого-то Леона Штейна перед главным входом на станцию «Сан-Мартин». Они кишели как тараканы – ползали на обмороженных конечностях взад и вперед, словно кого-то ожидали.
- Мерзкие выродки! – прошипел Ганс и достал красную дымовую шашку с подсвечивающим огнем.
Догорающий факел выполнил свою последнюю миссию, подпалив фитиль пиротехнического средства. Повалил едкий дымок, разгоралась фосфорическая подсветка. Собравшись с духом, Ганс изо всей силы забросил шашку за небольшой искусственный холм, который отчасти защищал территорию станции от северных ветров.
Красочным парашютом шашка разрезала ночное пространство и осветила перекошенных в злобе существ. Разинув клыкастые пасти, твари бросились штурмовать холм. Выезд со станции был свободен.
- Тупые уроды, - спрятался обратно за угол постройки довольный Ганс и перевел дыхание.
Из ангара донеслось стрекотание мотора. Нужно было спешить. Обессиленный ученый бежал, прихрамывая на левую ногу, и оглядывался то и дело назад. Что-то подсказывало ему – так просто с проклятой станции их не отпустят.
Интуиция самый верный барометр. Только подумал Ганс о подвохе, как перед ним словно из ниоткуда выросла сутулая фигура.
Ученый вскинул винтовку и не раздумывая выстрелил. Темная фигура упала со стоном, но через секунду снова стояла на том же самом месте.
- Думаешь, нас так просто убить? – прохрипел старческий голос в голове Ганса.
Это был Август Хирт.
- Нацистское отродье, ты же сдох! – закричал в паническом страхе ученый и разрядил барабан револьвера в ненавистного ублюдка. Пули с хрустом дробили кости; пронзали тело на вылет, вырывая куски мяса, однако немыслимым образом старик падал и вставал обратно, точно стойкий оловянный солдатик. – Сдохни! Сдохни! Сдохни! – продолжал судорожно жать на курок Ганс, и раздавались только сухие щелчки вместо выстрелов.
- Можешь не кричать, - опять влез в сознание Ганса нацист, - я слышу тебя не ушами; и говорю с тобой, не произнося слов.
Сзади вспыхнула фара приближающегося снегохода доктора Гаспачо. Свет озарил изуродованного Августа Хирта: вместо лица – скомканный кровавый узел, застывший на морозе; несколько револьверных ранений в груди дополняли надорванное крупным калибром винтовки сухощавое плечо. Он крепко стоял на ногах с непоколебимой уверенностью, что ничего не сможет причинить ему непоправимый вред.
Закрыв глаза от увиденного ужаса, доктор Гаспачо проскочил мимо. Ему не хватило духа взять старика на таран.
- Дави его! Дави! – орал подъехавшему врачу Ганс.
- Еще не хватало лишиться единственного снегохода, – оправдывался Гаспачо. – Второй – не заводится и без топлива… Садись!
Ученый запрыгнул на заднее сиденье и схватился заледеневшими варежками за поручни. Снегоход дернулся, фыркнул предательски и заглох…
Глаза Августа Хирта сверкнули в темноте радужным огнем.
- Ум кро сач воущ! – завопил вдруг не своим голосом Ганс.
Доктор Гаспачо испуганно оглянулся на товарища:
- Ты чего? – проворачивая безуспешно ключ зажигания, спросил он.
- Я не знаю, как будто кто-то говорит за меня… Ум кро сач воущ! – закричал вновь ученый.
Темный силуэт Августа Хирта медленно приближался к жертвам. Он точно плыл по ледовой корке.
- Один из нас… один из нас… один из нас… - нашептывал Гансу старик.
- Пошел прочь! – ударил сам себя в челюсть ученый и упал со снегохода.
На призывы Августа Хирта начинали сбегаться твари. Они высыпали из-за склона темной ордой, намереваясь разорвать беглецов в пух и прах.
- Залазь, скорее! – Гаспачо подал руку ученому и тот вскарабкался из последних сил на снегоход снова.
Монстры обступали страдальцев двойным кольцом. Во внутреннем круге находились бывшие сотрудники научно-исследовательской станции. А во внешнем существа, отдаленно напоминающие людей – они передвигались на четырех конечностях, как приматы, и были одеты в серые одинаковые робы.
Чихнул двигатель и задрожал корпус снегохода от сдыхающего на лютом морозе аккумуляторе. Машина дернулась вперед и опять заглохла.
Кольцо вокруг сжималось. Гаспачо с ужасом разглядывал жутких существ и с бешеной скоростью крутил ключ зажигания, не веря, что таким глупым будет их конец после всего того кошмара, который они пережили.
Ганс слез со снегохода и принялся толкать его вперед:
- Заводи, мать твою! Я не хочу здесь умирать!
Наконец, мотор взревел, заведенный с толкача. Ученый запрыгнул обратно и перехватил руль управления, отбросив руки доктора.
- Какого хрена!? – возмутился Гаспачо, но тягаться в силе с Гансом не рискнул.
Снегоход бешено набирал скорость и летел по ледовой корке прямо на Августа Хирта. Свет фары осветил изувеченное тело, а через мгновение капот оторвал ноги нацисту, подбросив туловище с нелепо болтающимися ручонками вверх на добрые три метра.
- Да!!! - торжествующе закричал Ганс и круто развернулся в обратном направлении, чтобы еще раз проехаться по останкам того, что когда-то было нацистским преступником.
Доктор Гаспачо закрыл в неприязни глаза, когда снегоход в очередной раз наехал на хрустящий позвоночник старика, изламывая его на крошечные фрагменты.
- Хватит, хватит! – умолял он ученого. – Откуда столько ненависти?
Ганс молча выполнял свою работу, делая круг почета вокруг смятого тела. Удостоверившись, что оно окончательно и бесповоротно разрушено, ученый направил снегоход на юг, ловко маневрируя между одержимыми тварями, которые бросались в бессильной злобе за ними в погоню. Но куда им было угнаться! Двигатель объемом 500 кубических сантиметров развивал скорость порядка сотни километров в час.
Они мчались с ликованием по белоснежному покрывалу антарктической пустыни, не веря, что им удалось вырваться из этого ада. Мощная фара-прожектор освещала путь – равнинную впадину, уходящую вглубь континента. Снегоход временами подпрыгивал на кочках и сердце уходило в пятки доктора Гаспачо. Его руки задубели, а лицо давно уже напоминало обмороженный труп, завернутый в шарф.
- Если мы замерзнем здесь насмерть, так и не найдя советской законсервированной базы, о которой ты рассказывал, - обратился врач к Гансу, - то я хочу знать: кто ты такой на самом деле и каким образом распознал в старике Пабло нацистского преступника?
Ганс закашлял в кулак, прочищая слипающееся от мороза горло, и ответил:
- Я не всегда был ученым, точнее, стал им совсем недавно. Вот скажи мне, чем занимается старший научный сотрудник?
- Не знаю, чем там занимаются ученые, но точно уверен, что они не умеют так стрелять и достойно вести себя в экстремальных ситуациях…
Осипший смех Ганса не понравился врачу. Гаспачо подумал, что тот смеется над ним.
- Какой же все-таки ты позитивный человек! – положил руку на плечо доктора немец. – Скажу одно: на этой проклятой научно-исследовательской станции я оказался неслучайно…
Фара осветила подножие впереди виднеющейся возвышенности. Черный пик нунатока скрывала ночь, но Ганс знал, что это именно та гора, которая скрывала за собой секретную базу русских.
- Объезжай склон по левому краю, через пару километров будет безопасный перевал, - дал наставление немец и крепче схватился за поручни.
Снегоход накренился назад и с надрывным ревом двигателя пополз вверх по снежному косогору. В воздухе запахло серой...
jQuery.VK.addButton("vk_like_70283386",{"pageUrl":"felbert.livejournal.com/1985936.html","pageTitle":"ГЛАВА V. АБСОЛЮТНОЕ ЗЛО (УЗНИКИ ВРЕМЕНИ)","verb":"1","pageDescription":"Холод и темнота: последний рубеж. Захватывает дыхание. Запредельный мороз берет в плен – и выдавливает обратно. Лед кажется всевластным… И даже умирая, он …","type":"mini","pageImage":"l-userpic.livejournal.com/116804951/22334356"});